Автор: психе (.бабочка)
Беты : .птичка
Фэндом: Assassin's creed
Персонажи: Эцио Аудиторе/Альтаир ибн Ла-Ахад
Рейтинг: PG-13
Жанры: слэш, AU?
Предупреждения: главы скачут аки козы. Пока по следовательносить правильная, но между второй и третьей главой должна быть еще глава. Или три.
стоит "закончено", ибо изначально фик - одна первая глава. Все остальное по капризной прихоти. А потому и последовательность пьяная.
Размер: Мини
Статус: закончено
От автора: не хочу заканчивать.
Ain Soph Aur
Ain Soph Aur
Подойди ко мне поближе, дай коснуться оперенья,
Каждую ночь я горы вижу, каждое утро теряю зренье;
Шелком - твои рукава, королевна, ясным месяцем - вышито небо,
Унеси и меня, ветер северный, в те края, где боль и небыль;
...Я отдал бы все, чтобы быть с тобою, но, может, тебя и на свете нету.
Мельница - Королевна
Каждую ночь я горы вижу, каждое утро теряю зренье;
Шелком - твои рукава, королевна, ясным месяцем - вышито небо,
Унеси и меня, ветер северный, в те края, где боль и небыль;
...Я отдал бы все, чтобы быть с тобою, но, может, тебя и на свете нету.
Мельница - Королевна
Байки о том, что ассасины, умирая, попадают в райские сады, оказались правдой.
Другого объяснения Эцио не находит.
Аудиторе окончил свой долгий путь и теперь находится там, где его душа обретет покой.
Наверное. Что-то он не может вспомнить, что с ним случилось.
Эцио медленно осматривает помещение, сначала лишь скользя взглядом по убранству, и только потом неспешным шагом начинает бродить по комнате.
Тепло.
Солнце освещает лишь часть комнаты, оставляя большую половину погруженной в приятные, нежные, успокаивающие тени.
Свежо.
Легкий ветерок беззастенчиво заглядывает через окна, игриво закручивая невесомые ткани в воздушном танце и разнося по комнате еле уловимый запах фруктов, что лежат на подносе на одном из низких столиков.
Уютно.
Мягкие ковры покрывают почти весь пол, в углах лежат подушки с большими кисточками на краях. В самой тени, куда солнце заглядывает лишь частично, стоит большая кровать, легкий балдахин которой не перестает кружить ни на мгновение.
Эцио осторожно подходит к кровати, смотрит на посуду, что стоит на низком табурете у изголовья, тихо хмыкает и одним плавным движением опускается на чуть прохладные простыни, растягиваясь на них.
Наверное, это все-таки сон. Слишком хорошее и слишком спокойное место для его загробной жизни.
А если нет... то где же прекрасные девы, что по старым россказням должны ждать его в раю?
Эцио закидывает руки за голову и смотрит то на волной опускающиеся сверху ткани, то, повернув голову, в сторону окна, где светит солнце.
И странное, еле уловимое подозрение маленьким червячком проскальзывает в груди: он тут уже бывал.
Теперь Аудиторе чуть хмурится, отворачивается от солнечного света и поворачивается набок, приподнимается на локте...
И застывает, так до конца и не перевернувшись, оставив одну ногу согнутой в коленке.
Человек в белых одеждах ступает совершенно бесшумно. Идет он медленно, неспешно, скорее даже лениво. Делает всего несколько шагов и останавливается, смотрит из под острого капюшона, и хоть глаз Эцио не видит, он знает - смотрит внимательно, пристально.
В полнейшей тишине проходят долгие секунды, а Аудиторе так и не двигается. Не рискует.
Боится.
- Дыши, - звучит голос с притягательным акцентом, и человек немного наклоняет голову к плечу.
Это - легкий интерес и невидимая, слабая, веселая насмешка.
Аудиторе выдыхает, как по команде, и после делает долгий глубокий вдох.
Ему даже дышать страшно.
Только бы не спугнуть эту птицу, неведомо как залетевшую сюда, только бы не развеять эту до ужаса точную, живую иллюзию.
Они снова погружаются в молчание.
Ассасин, что только появился в комнате, скрещивает руки на груди и спиной опирается о стену.
- Эцио Аудиторе да Фиренце? - и не ясно, зачем спрашивает, ведь сам прекрасно знает ответ. - Мира и покоя тебе, брат.
Эцио кажется, или собеседник на самом деле улыбнулся?
Он наконец-таки приходит в себя, но все же не двигается. Лишь чуть-чуть расслабляется, устраиваясь на кровати удобнее, и качает головой в знак приветствия.
Но смотрит все равно с неверием, скрытым за осторожностью.
- Я ждал тебя. Но рад, что встретились мы не скоро, - тихий смешок, что заставляет Аудиторе сильнее впиваться взглядом в ассасина.
Теперь в тишине проходят минуты, но, видно, в этот раз начать разговор придется все же Эцио.
- Это ведь не сон, да? - спрашивает Аудиторе и слышит ожидаемое:
- Не сон.
- Константинополь? - вспоминает он.
- Не совсем, - звучит уклончивый ответ одновременно с еще одним слабым наклоном головы.
Хоть движений и мало, всего легкие повороты-наклоны капюшона да незаметно приподнимающаяся грудная клетка со сложенными на ней руками, Эцио ловит малейшее изменение. Ищет хоть маломальский намек на то, что он ошибается в личности человека.
Ибо хватит с него иллюзий. Достаточно.
Реальность, сон, жизнь после смерти, плевать где - не надо больше никаких призраков.
И, тем более, только не такого.
- Ты сказал, что ждал меня... - чуть неуверенно начинает Аудиторе, щуря карие глаза.
Молчание ему ответ, ждет гость, пока Эцио полностью озвучит вопрос.
- Зачем?
Опять голова наклоняется к плечу, так причудливо, так по-птичьи.
- Ты ведь искал меня.
Дыхание перехватывает, глаза острее цепляются за фигуру перед собой.
- Я никого не искал, - отвечает спокойно, но обмануть не может - волнения не скрыть.
Да и кого он пытается обмануть?
- Искал, - говорит ассасин и выпрямляется, медленно подходит к кровати, и каждый его шаг - удар сердца Аудиторе. - Бежал. Гнался за мной.
Шаги мягкие, все такие же совершенно бесшумные, но даже на расстоянии чувствуется сила, опасность, мощь.
Эцио сжимает челюсти, дышит так, словно каждый вдох последний. Смотрит, не моргая, и с неким внутренним трепетом цепляет взглядом тонкие губы, изогнутые полуулыбкой с долей насмешки, перечеркнутые небольшим шрамом в углу, что так похож на его собственный.
- Гнался, - соглашается Эцио, сглатывая, постепенно приподнимая голову, чтобы посмотреть на лицо в тени капюшона.
Оглядывает всю фигуру, не упускает ни детали, жадно запоминая движения.
- И догнал, - напряжение, что сковывает его, пропадает с приближением ассасина. Остается трепет - трепет неверия. - Догнал воспоминания последних вдохов, скелет в пустой библиотеке.
В ответ ему опять молчание, и Эцио продолжает.
- Я заставил себя все забыть, - лукавит, ведь забыть все полностью было невозможно.
Ассасин встает около кровати, но не останавливается - левым коленом опирается о перину, однако на кровать не залезает - просто становится к Аудиторе ближе.
А тот, все еще не веря, протягивает руку хватает пальцами один из концов алого кушака, даже загрубевшими пальцами чувствуя его плетение.
Такое настоящее, такое реальное.
- Я верил, что это - максимум, что мне было дозволено увидеть, - и Эцио не может удержаться от странной улыбки, некой смеси печали и насмешки над самим собой.
Он смотрит на кушак в своей руке, поднимается по нему взглядом выше к жесткому кожаному поясу, бегло оглядывает его знакомый рельефный узор. Смотрит выше, по груди, которую пересекает тонкий ремень, к лицу, которое, хоть оно все еще и скрыто в тени капюшона, теперь можно рассмотреть, и Эцио оказывается пленен чужими глазами.
Чужими ли?
Таким знакомым кажется невероятное янтарное теплое сияние - веселое, дерзкое, смелое.
И это словно рушит все сомнения, которые Аудиторе сам выстроил перед собой.
- Я расстрою тебя, если скажу, что дозволено все? - вопрос с лукавостью, насмешкой заставляет самого Эцио смотреть так же - в глазах появляются детское веселье, хитрость и любопытство, все еще смешанное с трепетом, уважением.
- О нет, dio mio, о нет, - отвечает он, накручивая кушак на запястье и заставляя придвинуться ближе к себе.
Дыхание становится глубоким, тяжелым - Эцио жадно вдыхает желанный запах чужих одежд, чужого тела. Теплых, настоящих, не холодного камня да выцветших тканей на хрупком скелете.
Цепляется за гостя, как за единственное, что осталось во всем мире, как только маленький ребенок способен цепляется за свою мать - мое, не отдам, не отпущу.
Неожиданно Эцио до боли четко понимает, что это правда - где бы он ни был, человек перед ним - единственное, что у него есть. В данный момент он на самом деле совсем как ребенок - ничего не знает.
И это вынуждает еще сильнее сжимать руки, вынуждает податься вперед, обнять, прижаться щекой к шершавой ткани.
- Эй, тише, тише, Эцио, - тихий низкий смех отдается Аудиторе в самое нутро, едва ли не заставляя дрожать.
Даже в мыслях ему еще страшно произносить имя - а вдруг все же развеется, подобно миражу?
Чужая ладонь ложится ему на макушку, прикрытую капюшоном, и треплет, словно мальчишку.
В сравнении с ним - мальчишка, конечно, кто же он еще?
- Успеешь еще, Эцио, - слышит он и чувствует, как с него снимают капюшон.
Ассасин забирается на кровать, выворачивается в объятьях и садится, опираясь спиной о подушки.
- А сейчас расскажи о себе, - ощущает четыре пальца, что перебирают его растрепавшиеся волосы, выбившиеся из хвоста. - Расскажи, кого я ждал столько лет.
У Эцио есть множество историй о своей жизни, которые он рассказывал девицам, за которыми ухаживал, и которые рассказывал своим детям. Истории, которые рассказывал друзьям, которые изредка рассказывал ученикам.
Но есть еще немало историй, которые он не рассказывал никому - не для них они были.
Он устраивается удобнее, укладывает голову на груди и слушает размеренное сердцебиение, ощущая, как приподнимается грудная клетка при каждом вдохе.
- У меня очень много историй, - хмыкает Аудиторе, кладя руку на кожаный пояс.
- Времени у нас еще больше, - снова с насмешкой.
Эцио ухмыляется, понимая, что время отныне не проблема.
Проблем теперь вообще не будет.
Никогда.
Он задумывается ненадолго и начинает:
- Слушай, Альтаир, мои бесчисленные истории...
А за горами, за морями, далеко,
Где люди не видят, и боги не верят.
Там тот последний в моем племени легко
Расправит крылья - железные перья,
И чешуею нарисованный узор
Разгонит ненастье воплощением страсти,
Взмывая в облака судьбе наперекор,
Безмерно опасен, безумно прекрасен.
И это лучшее на свете колдовство,
Ликует солнце на лезвии гребня,
И это все, и больше нету ничего -
Есть только небо, вечное небо.
Мельница - Дракон
Где люди не видят, и боги не верят.
Там тот последний в моем племени легко
Расправит крылья - железные перья,
И чешуею нарисованный узор
Разгонит ненастье воплощением страсти,
Взмывая в облака судьбе наперекор,
Безмерно опасен, безумно прекрасен.
И это лучшее на свете колдовство,
Ликует солнце на лезвии гребня,
И это все, и больше нету ничего -
Есть только небо, вечное небо.
Мельница - Дракон
Примечания:
Айн - ничто настолько совершенное, что включает в себя отрицание понятия существования. Т.е. здесь нельзя сказать "это есть ничто", т.к. в этом понятии нет "ничто" и нет "это".
Айн - Эцио, когда его захватывает жажда мести за семью: его как бы не существует.
Айн Соф - "бесконечное ничто". Появляется "ничто", т.е. уже что-то существующее.
Айн Соф - Эцио гоняется за призраком Альтаира. У Эцио появляется что-то, так появляется и сам Эцио.
Айн Соф Аур - "позитивная пустота"; из выражения "это есть ничто" появляется "это" и "есть".
Айн Соф Аур - Эцио встречает Альтаира. Призрак Альтаира становится реальным, (теперь он "есть"), и вместе с ним существовать начинает и Эцио.
Zimzum
Zimzum
...И нам пора
Умчаться в вихре по Дороге Сна.
По Дороге Сна - мимо мира людей..
Что нам до того, как живет земля?
Мельница - Дорога сна
Умчаться в вихре по Дороге Сна.
По Дороге Сна - мимо мира людей..
Что нам до того, как живет земля?
Мельница - Дорога сна
Очень и очень неохотно Эцио открывает глаза. Точнее лишь приоткрывает, смотрит поплывшим взглядом на резной комод у стены и уже через секунду вновь проваливается в манящую темноту.
Но, к сожалению, уснуть еще раз у него не получается.
Тем не менее открывать глаза не хочется, а уж вставать - тем более.
Сейчас Эцио изнежен как никогда.
Похожее состояние бывало, когда он восстанавливался после особо тяжелых ранений. Его тогда напаивали наркотиками для снижения боли, а после, кроме безграничного блаженства и расслабленности, всегда была мутная дымка, полностью смешивающая мысли, от которой на периферии сознания маячило ощущение беспомощной слабости, которое вынуждало быть настороже.
Насколько это было возможно в таком состоянии, ха.
Но сейчас этого нет.
Тепло, мягко, уютно, светло.
Пожалуй, даже нежно.
Не очень понятно, что же именно нежно, но Эцио кажется, что сейчас это слово подходит как никогда.
И нет ничего, что говорило бы его чутью быть настороже.
Совершенно ничего.
А вот это Аудиторе уже настораживает.
Эцио медленно открывает глаза, фокусируя взгляд.
После того, как Эцио стал ассасином, в его жизни оказалось очень мало мест, где он мог бы чувствовать себя в полной безопасности, как было раньше в детстве.
Комната, в которой Аудиторе сейчас находится, в этот короткий список точно не входила.
Хоть комната и находится в приятной тени, чувствуется, что на улице ярко светит солнце. День определенно очень теплый, но Эцио, несмотря на то, что лежит в полном обмундировании, ничуть не жарко, даже не душно. Щекой Аудиторе чувствует довольно странную подушку: жесткую, словно кожаную, с рельефом, который точно отпечатался у него на лице.
Чутье все еще молчит.
Эцио делает короткий вдох, быстро, но плавно разворачивается на другой бок и перед тем, как опустить ноги на ковер, чувствует, как с его плеча соскальзывает чужая рука.
Воспоминания обо всем обрушиваются на него ледяной водой из ведра, как иногда ласково его любили будить после веселой попойки.
Внезапная головная боль, кстати, очень похожа на боль после похмелья.
Хоть все это и длится всего несколько секунд, этого хватает, чтобы Эцио застыл на месте, прикладывая три пальца к виску, щуря глаза и бездумно рассматривая узор на ковре.
Глубокий медленный вдох, следом глубокий медленный выдох. Несколько секунд без движений и еще несколько, чтобы резко расслабиться и внезапно понять, что до этого был напряжен.
Ломаная избитая ухмылка кривит слегка потресканные мягкие губы, Эцио издает короткий тихий смешок и легко поднимается на ноги, убирая руку от головы.
Он уже не осматривается: вспомнил, где он. Теперь только уверенно идет к большому окну, предварительно подойдя к столику и прихватив с него несколько персиков. Широкие легкие прозрачные шторы лениво приподнимаются, причудливо закручиваясь от нежного прохладнного ветерка, который приятно лижет кожу лица и шеи после сна. Когда Эцио становится у окна, невесомые ткани, что должны защищать от мошкары, упрямо бьются о него, солнечный свет мягко греет, а нектар из надкусанного сочного фрукта оказывается невероятно долгожданным: он и не знал, что так сильно хочет пить.
Эцио на самом деле сейчас в Константинополе. Он щурит глаза от яркого солнца, что больно режет глаза после приятной темени, и осматривает окрестности. Ему знаком вид, что открывается из окна, но есть некоторые постройки, которые раньше он никогда не видел. Аудиторе немного высовывается из окна, полностью беря в рот персик вместе с косточкой, и смотрит вниз, на людей, что идут каждый своей дорогой, иногда останавливаясь около торговых палаток.
Аудиторе выплевывает косточку в руку и надкусывает следующий персик. Губы мокрые еще после первого укуса, а сейчас влага вовсе начала стекать по подбородку, переходя на шею. Эцио проводит рукой заросшему подбородку и еле борется с желанием использовать легкие занавески на окне, которые иногда так упрямо и неожиданно лезут в лицо, в качестве платка.
Съев два фрукта, Эцио все же прерывает свое созерцание города и разворачивается к окну спиной.
И тут же натыкается на яркие янтарные глаза.
После солнечного света тяжело привыкнуть к комнате, но чужой взгляд, как копье: натыкаешься на него и не можешь двинуться, кроме теплого медового цвета больше ничего не видишь.
Никто из них не говорит ни слова, оба молчат. Эцио смотрит внимательно, настороженно, а Альтаир так же, но цепко, изучающе.
- Я тебя разбудил? - все же начинает разговор Аудиторе, уже неспособный выдерживать пристальный взгляд чужих глаз.
Альтаир сначала молчит, смотрит все также невыносимо-внимательно, а потом непринужденно отвечает:
- Пожалуй.
Эцио хочет прикрыть глаза и слушать этот ответ, точнее этот голос снова и снова. Этот голос, солнечное тепло за спиной и освежающий ленивый ветерок.
Но он сдерживается. Даже дыхание не сбивается.
- Прости, - говорит он, на самом деле сожалея.
Вновь воцаряется тишина, прерываемая только отдаленными голосами людей с улицы.
Что-то раньше Аудиторе ничего подобного не слышал. Наверное, было раннее утро.
Альтаир лежит на кровати, так и не сняв с головы своего капюшона. Левая рука закинута за голову, вторая покоится на кожаном поясе, что Аудиторе ранее принял за подушку, ноги скрещены в щиколотках.
Лежит расслабленно, как повелитель, король в своих владениях, уверенный в себе и точно знающий свои силы, возможности. Чувствуется гордость, и Эцио становится интересно, всегда ли Альтаир такой?
Всегда ли он таким был?
- Твоя память начала возвращаться, да? - внезапно подает голос Ла-Ахад.
- Начала, - соглашается Эцио и тут же в голове проносятся последние моменты его...жизни.
Даже про себя говорить это так странно.
- И ты не чувствуешь сильной печали или сожаления, - кажется, это должен быть вопрос, но звучит как утверждение.
Эцио задумывается. Слегка прикрывает глаза, наклоняет голову, бездумно смотря как над богатым на узоры ковром в солнечных лучах витают светлые пылинки, кружась невиданными путями, и облокачивается поясницей о подоконник.
Он помнит последние свои минуты и отрывочные воспоминания последних лет. Он помнит свою любимую жену Софию и своих детей, которым посвятил остаток жизни. Помнит двухэтажную виллу и виноградники, что окружают ее, помнит свои многочисленные попытки написать письмо.
Точно знал, что смерть уже стоит за его плечом, как чувствовал, что она дышит ему в затылок.
- У меня была прекрасная жена, - начинает говорить Аудиторе, приподнимая голову и вылавливая изучающий янтарный взгляд. - Женщина, которую я любил и все еще люблю всем своим сердцем. Она подарила мне детей, которые каждый день моей жизни делали счастливее. Мои последние годы я прожил так, как хотел я. Лишь только выбор смерти оказался мне неподвластен, но, умирая, я видел свою семью с улыбками на губах.
Эцио замолкает на секунду и уверено, твердо смотрит Альтаиру в глаза.
- Мне грустно, что я не увижу взросления своих детей, но нет ничего, о чем бы я сожалел.
И совершенно неожиданно Альтаир улыбается. Улыбается прищуренными медовыми глазами, в которых отчетливо видны яркие игривые и дерзкие вкрапления веселья, улыбается мягкими губами, которые изогнуты самодовольством и совершенно неожиданно гордостью.
Наверное, именно такая бы гордость была на лице его отца, если бы тот знал, как прожил свою жизнь его сын.
По крайней мере Эцио на это очень надеется.
Улыбка Альтаира так похожа на улыбку родителя, что гордится своим отпрыском.
- Я рад это слышать, - говорит Альтаир, и у Аудиторе словно выбили весь воздух из легких.
В нем снова появляется чувство неверия, предчувствие, что все это ложь, что сейчас все растает, подернется рябью, как отражение в воде, в которую кинули камень.
- Почему ты ждал меня? - спрашивает Эцио, повторяет вопрос, который задавал ранее и на который так и не услышал вразумительного ответа.
- А почему ты искал меня? - спрашивает в ответ, слегка наклоняя голову.
- Ты ведь меня совершенно не знаешь.
- И ты меня тоже.
Эцио кладет косточки от персиков обратно на блюдо и начинает медленно подходить к кровати, уходя из под уже жарких солнечных лучей, и теперь сам смотрит на Альтаира внимательно, цепко.
Они словно поменялись ролями.
- Я знаю лишь то, что мне показывало яблоко, - неожиданно отвечает Альтаир, не переставая смотреть в настороженные шоколадно-карие глаза.
Уже не улыбается, веселье пропало с лица, он серьезен.
Орел, следящий за своей целью.
- Видел, как и ты, краткие отрывки из жизни.
А Эцио слушает и не верит, обходит неспешно и совершенно бесшумно кровать, подходя к другой ее стороне, к которой Альтаир лежит ближе.
Смотрят друга на друга, не разрывая взгляда. Не как враги во время битвы, но похоже: как партнеры в спарринге.
- И я хочу больше твоих историй, - Аудиторе останавливается напротив Альтаира, смотрит сверху вниз, но на этого ассасина невозможно так смотреть.
Несмотря на их положение, они глядят друг на друга, как равные.
- Я хочу ближе узнать тебя.
В глазах Альтаира - расплавленная солнечная медь, жаркая, горячая, жадная.
Эцио подходит ближе, протягивает руку, которую тот тут же хватает, и падает перед Альтаиром на колени, словно подкошенный, обессиленный, локтями упираясь в мягкую перину.
- Я знал о тебе лишь с чужих рассказов, - двумя руками держит чужую ладонь, прижимается к ней лбом, до боли закрывая глаза, отдаваясь ощущениям чужого тепла и наконец-таки осознавая, что путь, который он начал давным давно, закончился не в холодной пыльной библиотеке, а здесь, сейчас.
- С мифов, с легенд, по записям, по статуе в святилище, - говорит он, касаясь влажными губами кожаной перчатки и оставляя темные мокрые контуры; касаясь горячих, сухих и грубоватых пальцев.
Устало и при этом отчаянно выражая все свое трепетное уважение, восхищение, возможно один раз, единственный без малейшего стыда или смущения.
- Этого было достаточно, чтобы желать большего...
Легко, плавно и осторожно, слово птица слетает с насиженного места, Альтаир приподнимается, разворачивается, садится на кровати так, что Эцио оказывается между его широко раздвинутых ног.
- Мы достаточно искали, - говорит тот, опять лукаво улыбаясь самыми уголками губ. Эцио не видит, но слышит, чувствует это, - достаточно ждали.
Он проводит рукой по седым волосам Аудиторе, взлохмачивает их и прикасается губами к макушке.
Оставляет легкий целомудренный поцелуй, перебирая локоны, а после, разворачивая ладонь в чужой крепкой, но нежной хватке, заставляет Эцио приподнять голову.
Губы Альтаира - как нарисованные одним штрихом. Края - тонкие, верхняя губа - изящные изгибы крыльев, застывшие в полете, нижняя губа - полная, мягкая, манящая до безобразия.
Каждый легкий сухой поцелуй этих губ - теплое, почти что обжигающее касание - птица, словно вскользь задевшая человека своим большим широким крылом.
Эцио расслабляется, вдыхает глубоко-глубоко, прижимается ближе, наслаждаясь, снова переставая слышать голоса с улицы: только невероятно теплая, тихая, мягкая комната, наполненная ленивыми тенями, уютом и защищенностью; только чужие губы, легко и невинно ласкающие лицо.
Так проходит несколько долгих, невероятных секунд, после которых Альтаир встает, поднимая за собой Эцио, и идет к большому окну, напоследок скользя кончиками пальцев по щеке, линии челюсти, шее.
Аудиторе вновь слышит тихий гул с улицы, начинает ощущать, как же в комнате на самом деле тепло и удивляется, как же Альтаир носит капюшон все время.
И вместе со всеми этими мыслями он так и стоит на месте, смотрит на такую знакомую спину и вспоминает, как уже много раз вот так смотрел вслед, неспособный догнать.
Дежавю: призрак, за которым гнался, в который раз уходит вперед, а он не может двинуться с места. Может лишь наблюдать и после слепо идти следом, отставая.
Альтаир хватается левой рукой за стенку, ставит одну ногу на подоконник и, к удивлению Аудиторе, не прыгает, а разворачивается, смотрит на него с немым вопросом и ожиданием, приподняв темные брови.
Альтаир выглядит лет на тридцать. В самом рассвете своих сил, еще молодой на вид и красивый, но с весельем, ребячеством и с лукавостью, скрытыми в глубине глаз.
- Идем, - говорит он и теперь сам протягивает Эцио правую руку ладонью вверх.
Эцио смотрит на протянутую ладонь секунду, не больше, и тут же идет вперед. Вкладывает свою руку в чужую, но кажущуюся такой родной, и замечает, что его одежды стали белыми. Ему не нужно зеркало, чтобы понять, что он стал моложе - он чувствует это, будто с него с дернули старое тяжелое пыльное покрывало, словно с плеч убрали груз, о котором он раньше не знал. Аудиторе легко взбирается на подоконник около Ла-Ахада, и обоих игриво обдувает ветер: уже не такой слабый и нежный, какой был раньше. Ветер сильнее, смелее, веселее, он с дерзостью подхватывает растрепанные волосы Эцио и лижет острый кончик капюшона Альтаира, тянет обоих за алые пояса и полы роб.
Эцио опять щурит глаза от теплого яркого солнца и вместе с Альтаиром смотрит на огромный город, такой знакомый и при этом новый, что простирается перед ними.
Они смотрят на безграничный мир, который отныне открыт для них, и в который они одновременно совершают легкий прыжок.
Не иди позади меня — возможно, я не поведу тебя.
Не иди впереди меня — возможно, я не последую за тобой.
Иди рядом, и мы будем одним целым.
Индейская мудрость
Не иди впереди меня — возможно, я не последую за тобой.
Иди рядом, и мы будем одним целым.
Индейская мудрость
Примечания:
Цимцум (сокращение, сжатие) – начальный акт пред-творения, образование пустоты внутри Света Эйн Соф, в котором могут затем возникнуть миры.
Цимцум - начало новой истории (мира), где для Эцио и Альтаира нет преград между друг другом.
Sefirot. Netzah - Sefirot aeternitatis
Sefirot. Netzah - Sefirot aeternitatis
Заставить Альтаира снять капюшон - двенадцать подвигов Геракла.
Однако Эцио это никогда не останавливает.
Но бывают моменты, очень-очень редкие, когда Альтаир сам снимает свой капюшон, без причины.
Как со временем Аудиторе понял, это происходит тогда, когда они находятся в полной безопасности, когда есть только они вдвоем. Это моменты, когда время будто останавливается, из головы уходят все мысли и все, чего хочется, чтобы этот момент стал вечностью.
Не особо стараясь скрыться, Альтаир и Эцио немного обокрали некого продавца фруктами. Совершенно спонтанно и внезапно даже для самих себя. Они просто шли по базару, Эцио понятия не имел в каком городе, и их внимание привлек торговец, особенно громко хваливший свой товар и пытающийся продать его молодой женщине с маленьким мальчонкой.
Альтаир и Эцио взглянули друг на друга самым краем глаз, чуть улыбнулись уголками губ и одновременно повернули к палатке торговца.
Альтаир встал напротив фруктов, делая вид, что смотрит товар, а Эцио завел разговор с торговцем, одновременно интересуясь, не нужна ли покупательнице помощь с корзинами. Несколько быстрых фраз, пара вопросов ни о чем, милые улыбки в сторону молодой мамы, заставляющие ее краснеть, а ее сына - недовольно поглядывать на незнакомого мужчину, что так ловко и быстро захватил внимание его матери.
Прошло где-то полминуты, не больше, и Эцио с Альтаиром быстро поменялись местами: Аудиторе в два шага оказался напротив фруктов с корзиной в руках, которую ему сунул Ла-Ахад - и когда только он успел ее стащить из соседней палатки? - а тот встал около продавца и женщины, с убийственно серьезностью спрашивая что-то о двух ананасах, которые держал в руках.
В корзину летело все без разбору: сливы, абрикосы, ананасы, гранаты, персики, кисти винограда. Ребенок оказался умнее продавца, заметил, что делают двое незнакомцев в белых одеждах, и, кажется, уже хотел было закричать об этом, но оказался быстро отвлечен ананасом, который Альтаир сунул тому в руки, потрепав по макушке и говоря женщине похвальные слова о ребенке.
За секунду они снова поменялись местами, путая бедных людей. Альтаир кинул оставшийся ананас, что держал в руке, в корзину и принялся быстро укрывать все большим белым платком с простой вышивкой, а Эцио прямо при удивленном продавце распихал горсти винограда и несколько персиков по карманам.
- За ананас для ребенка, - сказал Эцио, улыбаясь из под капюшона и бросая несколько монет в раскрытые ладони мужчины.
Альтаир уже спокойно шел вперед, держа корзину правым предплечьем, и Эцио, напоследок поцеловав руку удивленной мамаши, поспешил следом.
В следующую секунду они вдвоем уже убегали под гневные вопли обдуренного торговца и веселый смех мальчишки.
Здесь никто не знал об ассасинах, а потому для стражников, которые были привлечены криками, они были лишь мелкими воришками на базаре.
Альтаир и Эцио бежали, не скрываясь. Они предавали друг другу корзину, мельком обменивались улыбками: Альтаир скупой, лишь уголки были приподняты, а Эцио широкой, открытой. Они плавно передвигались между людьми, что останавливались и удивленно смотрели вслед двум странным мужчинам, а после уже и вслед стражникам, что старались их догнать.
Они бежали, как мальчишки. Хоть и пытались осторожно, все равно умудрялись врезаться в кого-нибудь, перепрыгивали через чужие товары, опрокидывали ящики и большие кувшины. Им было совершенно не важно, что оставалось после них: их все равно не могли догнать. Они бежали, гонимые не слежкой, а весельем - детским, беззаботным, окрыляющим.
Бежали туда, куда направляло солнце. Запрыгивали на коробки, старались осторожно пробегать по протянутым между домами веревкам. Люди внизу охали, вскрикивали, им вслед летели проклятья и одобрительные возгласы.
Стражники давно отстали, а они бежали все дальше. Базар уже кончился, теперь их путь пролегал по крышам низких домиков.
Они взбирались все выше и выше, обгоняя ветер, что задорно дергал их за одежды и пытался стянуть капюшоны. Они пугали птиц, залезая на самую высокую башню, которую видели. Корзина чудом все еще оставалась у них, не лишившись своего содержимого: так резко и неожиданно они перекидывали ее друг другу, пока по очереди цеплялись за выступы.
Сейчас они сидят на крыше башни, переводя дыхания. Смеются, как дети. Перепуганные птицы летают над их головами, солнце ярко тепло светит, и только благодаря капюшону Эцио способен смотреть вперед, не щуря глаза цвета шоколада.
И все же слишком жарко.
Эцио снимает с головы белый капюшон, с наслаждением ощущая сильный порыв холодного ветра, что тут же пытается вытянуть особо неаккуратные пряди его волос из хвоста, и с нескрываемым удивлением смотрит, как Альтаир делает тоже самое: осторожно, неспешно тянет назад край своего капюшона.
Это пока что Альтаир так редко оказывается перед Эцио с неприкрытой головой, а потому для Аудиторе так ценны такие моменты. В будущем для Эцио будет совершенно естественно самому подойти к Ла-Ахаду сзади, сдернуть с того капюшон и прижаться губами к щеке или же потрепать короткие волосы.
Но это - будущее, сейчас же Эцио жадно цепляется за то, что предстает перед его взором.
Альтаир сидит, согнув перед собой ноги и закинув руки на коленки. Лицо расслабленно, голова слегка впереди, как у хищной птицы, а глаза, хоть и прикрыты, даже на расстоянии светятся расплавленным янтарем - будто солнце не только освещает, но и отражается в чужих глазах.
Губы изогнуты в легкой, нежной улыбке, какая бывает у старца, наслаждающегося прекрасными последними годами своей жизни, но также Эцио может поклясться, что видит в самых ее уголках, в чуть резких верхних изгибах усмешку, дерзость, ленивую опасность.
Эцио сдвигает корзину, которая находится между ними, садится ближе к Альтаиру, забираясь самую капельку выше и перенося украденное к себе на коленки. Убирает сверху платок, кладет его себе на бедра и прижимает этой самой плетеной корзиной, и принимается закидывать себе в рот виноград, как семечки, сплевывая в сторону с крыши маленькие косточки.
Башня неестественно высокая - особенность мира Брия, мира творения, в котором они сейчас находятся, - но от этого вид с нее еще более прекрасный.
Здесь почти что в прямом смысле - весь мир перед ними.
Разнообразные облака плывут по направлению, которое задает им игривый ветер - облака небольшие, мягкие, как перья в перине; тянущиеся, рваные, словно художник спешно нанес их мастихином; большие, бросающие тени на дома и людей внизу, что с такой высоты кажутся совсем небольшими и незначительными; и огромные, как сказочные замки из былин и мифов, они закрывают все небо, скрывая веселое яркое солнце, что щедро греет собой.
Они видят далекий-далекий горизонт, но понимают, что это - лишь начало. Где-то там впереди, куда они сейчас не могут кинуть свой взор, есть еще множество и множество городов, лесов, степей, ручьев, морей, полей и гор.
Эцио смотрит вниз, на людей, что идут каждый своей дорогой. Некоторые - такие же путники, как и они, некоторые осели там, где смело решили сказать: "Это - мой дом".
Как узнал Эцио, у них с Альтаиром тоже есть место, которое они могут назвать "домом", куда они могут прийти из любой точки любого мира. Точнее легко может прийти туда Альтаир, а вот Эцио еще надо учиться.
Но сейчас им это не нужно.
Сейчас вот этого - сидеть рядом, соприкасаясь одеждами - достаточно.
Эцио глубоко вдыхает свежий холодный воздух, что идет в контраст к теплым солнечным лучам, и выуживает из корзины абрикос. Делит его пополам, выкидывает косточку и протягивает одну половину Альтаиру. Тот чуть поворачивает голову, смотрит с секунду, а после мягко обхватывает фрукт губами, откусывая, после и целиком забирая протянутую половину.
Так Эцио и кормит то Альтаира, то себя, чередуя разные фрукты, разрезая некоторые из них скрытым клинком, по которому тут же начинал течь сок - такие сочные они были.
Альтаир смотрит вперед, Эцио же смотрит на Альтаира, а точнее - на его открытую шею.
В конце концов он, в очередной раз разламывая... абрикос?.. персик?.. ...Наклоняется вперед и чуть вбок и, когда Альтаир обхватывает дольку, льнет губами к открытой шее. Кожа у Альтаира горячая, сухая, с легким привкусом, что Эцио все еще неизвестен. Он чувствует твердые мышцы, что, сначала став каменными от неожиданности, сейчас были расслаблены, и проводит языком.
Альтаир наклоняет голову в сторону, улыбаясь и все еще держа ртом фрукт. Губы Эцио мягкие, слегка прохладные и мокрые от нектара, язык горячий, как песок в пустыне, а щетина неожиданно щекочет. Аудиторе нежно и неспешно скользит от ключицы выше, и все, что хочет Альтаир, это дать тому больше места для действий. Он закрывает глаза и откидывает голову в сторону, а Эцио тем временем протягивает Ла-Ахаду вторую дольку фрукта. Альтаир, как чувствуя это, опять с неохотой приоткрывает глаза и берет протянутое угощение, но теперь глубже - он сразу целиком заглатывает дольку и губами обхватывает пальцы, с которых стекает сладкий холодный сок. Облизывает чужие пальцы, грубые от бесконечных тренировок, чувствуя обжигающим языком каждую маленькую ранку, и улыбается с насмешкой, смотря на пролетающих птиц прищуренными глазами. А Эцио вдыхает глубже, чем надо было, прижимается ближе и сильнее сжимает губы, слабо касаясь зубами кожи, только давая почувствовать резцы.
Они отстраняются друг от друга одновременно - Эцио отлипает от желанной шеи и опять лезет в корзину, а Альтаир устремляет свой взор обратно на горизонт, который облака пытаются скрыть. Аудиторе шарит по своим карманам и кидает в корзину фрукты, которые прятал в одежде - чудо, что ничего не раздавилось. Берет персик, фрукт, что так ему понравился, делит его пополам скрытым клинком и протягивает Альтаиру. Тот съедает половинку, не поворачиваясь, и ожидает вторую часть, но в итоге разворачивается и едва не сталкивается носом к носу с Эцио, что приспустился ниже.
Между губ Аудиторе - вторая часть персика. Он улыбается приоткрытыми губами с насмешкой, карие глаза сейчас - густой темный мед. В них любопытство, игривость, вызов.
Альтаир отвечает ему хищными дерзким прищуром жадного янтаря, едва ли не ощутимо обжигая им, наклоняя голову вбок и подаваясь вперед, накрывая чужую руку, которой тот упирается в черепицу, своей ладонью. Он мягко обхватывает губами предложенную дольку, откусывая, сколько может, а Эцио наклоняется ближе к нему, словно не желает отдавать. Они сталкиваются носами, губами, зубами, недолго борются за персик и сами не замечают, как все это переходит в поцелуй.
Они сидят на высокой башне, с которой видно весь город и его окрестности. Мимо пролетают птицы, которые будто подглядывают за ними, облака, что иногда скрывают их от беззастенчивого теплого взора солнца, и резвится ветер, который с любопытством теребит их одежды.
Сидеть вот так рядом, чувствуя в руке родную ладонь - единственное, что им нужно во всем мире.
Примечания:
Сефирот (сфирот). Нецах - Сефирот вечности
Сефирот - не объяснить кратко. Это самое фундаментальное понятие в каббале. "Сфирот — это основные «каналы», качества, посредством которых Творец руководит миром. " (с)
Сефирот - отношения Альтаира и Эцио, их чувства и эмоции по отношению друг к другу, на которых держится все.
Нецах - с иврита переводится двояко: "вечность" и "победа". В данном случае Нецах - вечность.
Нецах - вечные отношения Альтаира и Эцио.
Sefirot. Chesed - Sefiroth misericordia
Sefirot. Chesed - Sefiroth misericordia
...на тех берегах -
переплетение стали и неба,
А у мертвых в глазах - переплетение боли и гнева...
Мельница - На север
переплетение стали и неба,
А у мертвых в глазах - переплетение боли и гнева...
Мельница - На север
- Да куда же мы?!
- Быстрее, опоздаем.
Они бегут, как сумасшедшие, бегут, словно за ними гонится конница тамплиеров, бегут, постоянно оступаясь и спотыкаясь. Альтаир тянет его за руку, будто Эцио может потеряться или сильно от него отстать, отчего Аудиторе неуклюже бежит следом.
- Альтаир, отпусти, неудобно же! - кричит Эцио и чуть не падает - неожиданно быстро Альтаир исполняет его просьбу.
Они бежали по полям, бежали в густом лесу, бежали до тех пор, пока неожиданно не оказались на невысоком скалистом утесе у моря.
- O dio mio, да что же на тебя нашло? - спрашивает Эцио, стараясь отдышаться после долгого быстрого бега, упираясь руками в колени.
- Смотри, - лишь отвечает ему Альтаир и садится на выступ, опираясь одной рукой о холодные камни.
Эцио устало поднимает голову и смотрит вперед.
Небо - темный неподъемный свинец, море - бешеное и неукротимое, ветер, что неожиданно бьет его в лицо - хлесткий и ледяной.
Впервые с тех пор, как Эцио проснулся здесь после своей смерти, он видит такое...
Необъяснимое. Дикое.
Живое.
Реальное.
Пугающее.
- Что это? - негромко спрашивает Эцио, когда порыв ледяного ветра срывает с него капюшон, одаривая еле ощутимым солеными брызгами.
Аудиторе смотрит вперед, неспособный оторвать взгляд от моря.
Взгляд испуганный.
Альтаир молчит. Все так и сидит почти на самом краю утеса, упираясь одной рукой и одним коленом в камень. Сидит, как дикая птица, что выискивает себе жертву. Ветер ревниво дергает полы его одежд и остервенело тянет алый кушак, но Альтаир сам как скала - сидит неподвижно, даже капюшон все еще скрывает его голову.
Эцио медленно подходит ближе и садится рядом, не переставая смотреть вперед.
- Альтаир, - вновь начинает он, но замолкает, щуря глаза и всматриваясь в горизонт.
Там, впереди, где нечто, где что-то живое, дикое...
Там корабль?
Там, в такой буре, под тяжелыми стальными облаками, среди бешеных опасных ветров и в страшном море, где волны - пасти диких зверей? Там корабль?
Эцио становится страшно.
- Откуда там корабль? - спрашивает он, даже не пытаясь скрыть ужаса.
Альтаир молчит несколько секунд, наблюдая за кораблем, как и Эцио, а после отвечает серьезно, напряженно.
- С других берегов.
Аудиторе хмурится непонимающе, смотрит на Альтаира, а после - снова вперед.
Старается посмотреть дальше, вдаль, за горизонт, туда, где эти самые другие берега.
Старается увидеть другое море - темное и не спокойное, другие небеса - рваные, черные, другие берега - острые, опасные.
- Что там?
Ветер разрывает паруса, срывая их с мачты, черные воды качают корабль, как пушинку, облизывая деревянный корпус белоснежной пеной, а небеса играючи начинают выплевывать тонкие змеистые молнии.
И там люди?...
- Там же люди, да?
Ужас.
Эцио сковывает ужас.
Ледяной, как ветер, что пытается столкнуть его с утеса. Тело дрожит мелкой дрожью, и не ясно, это от холода? От страха?
- Они ведь умрут, Альтаир, - тихо говорит Эцио, не уверенный, что его вообще слышат за шумом волн, ветра и грозы, - Зачем ты мне это показываешь?
Чернота моря жадная, бездонная, бурлящая пена - бесчисленные острые клыки, что пытаются утащить корабль и всех людей на нем.
- Зачем?!
Эцио кричит, перекрикивая порывы злого ветра.
- Там, - отвечает Альтаир, не двигаясь, - наша жизнь.
Говорит не повышая голос, и от этого только хуже.
От этого страшнее.
Там, в той буре - их жизнь? В той буре, в той смерти - они?
Его холодных пальцев, сжатых в кулак, касается горячая рука.
Альтаир смотрит на него спокойными серьезными глазами из тени капюшона. Смотрит внимательно, заставляя Эцио разжать кулак и беря его ладонь в свою - горячую и сухую.
- Пошли, - вновь говорит он и, поднявшись, делает шаг вперед - спускается с утеса.
Они спускаются медленно и очень осторожно, лишь иногда отпуская друг друга. Скалы скользкие, выступы небольшие, упади вперед - и волны ревниво заберут тебя сразу на самое дно.
Ступив на песок, рук они больше не разжимали.
Ветер внизу казался слабее, а шум волн - тише.
Эцио боится поднимать взгляд на корабль.
Он не знает, сколько они идут по берегу, но когда останавливаются, Альтаир говорит:
- Посмотри.
И Эцио поднимает голову.
Шторм прекратился.
Корабль подплывает к берегу.
Эцио смотрит шокированно, широко раскрытыми глазами и не может вымолвить ни слова.
Целы.
Живы.
Порыв холодного ветра теперь не заставляет дрожать - он заставляет вдохнуть глубоко бодрящий морской воздух. Он не сковывает - он дает силы жить.
Хоть еще и пасмурно, облака - низкие, темные и пугающие, но теперь все это - свежесть, как долгожданный ливень после долгой мучительной жары.
Облегчение, что накрывает Эцио, едва не сбивает его с ног.
- Они, - Альтаир кивком головы указывает на людей, что прыгают в воду с корабля, который уже приблизился к берегу максимально близко, - воины. Вся их жизнь - сражения. Они были неспокойны в Асии - они неспокойны и здесь.
Люди выныривают из темных вод и отчаянно быстро стараются доплыть до берега, борясь с волнами, что тянут их обратно.
- Там, - Эцио послушно смотрит на горизонт, где небо переплетается с морем, скрывая другие берега. - Войны, которым нет конца. Там сражения, которых не счесть. Ты ведь помнишь, какой здесь ад?
Эцио помнит. Никогда не забудет.
Одиноких, кричащих, отчаянных, тонувших в слезах и собственном бессмысленном гневе, сражавшихся в одиночестве против всей своей жизни.
- Здесь нет огня - каждый приходит со своим, - продолжает говорить Альтаир, повторяя фразу, которую произнес тогда.
Он возвращает взгляд на подплывающих людей, подставляя лицо порыву ветра и крупным соленым каплям. Жмурится ненадолго и продолжает.
- На тех берегах - наше пламя. Там - наши сражения.
Аудиторе резко поворачивает голову к Альтаиру и смотрит непонимающе, хмуря брови и убирая со своего лица длинные локоны, что давно выскользнули из ленты.
- Почему мы не там?
Альтаир молчит несколько секунд, сильнее сжимая пальцы на чужой ладони.
- Ты оставил Братство, оставил битвы, - он поворачивает голову и смотрит в ответ все так же спокойно, самую капельку устало, а в уголках его губ появляется еле заметная улыбка - как гордость. - Ты выбрал жизнь, а не борьбу.
Губы неожиданно кривятся в ломаную ухмылку - насмешка над самим собой.
- Меня же спасло Яблоко, - хмыкает, отворачиваясь. - Борьба этих людей закончилась. Их путь подошел к концу.
Эцио смотрит на Альтаира, с любопытством наклонив голову к плечу, а после срывается с места, отпуская чужую руку, и бежит в воду - к людям, которые больше не поднимут свой меч.
Он скидывает с себя робу, которую тут же подхватывает ветер - все еще необузданный и колкий.
Эцио забегает по самый пояс, легко улыбаясь, и помогает людям выйти на сушу.
Он не может перестать улыбаться - неожиданная радость охватывает его, как ребенка, а счастье кружит голову, как хмель.
Эти люди - усталые и измученные. Они ступают медленно, тяжело, оглядываются, как дикие звери, а в их глазах злой страх вперемешку с болью.
Эцио мог быть одним из них.
Альтаир должен был быть одним из них.
Люди не понимают радости Эцио, сторонятся его, а тот, едва не смеясь, тянет их на сушу. Он хочет сказать "Все закончилось!", но эмоции не дают говорить.
Альтаир в воду не заходит. Он стоит и ждет на самом краю, где песок мокрый от волн, когда перед ним на четвереньках выходит человек, кашляя от морской воды, которой наглотался. Альтаир протягивает руку и помогает подняться.
- Мира и покоя, - говорит Альтаир незнакомцу - тот хмурится на такое странное приветствие, - и добавляет с незаметной улыбкой. - Добро пожаловать домой.
Примечания:
Хесед - милость.
Сефирот хесед - Сефирот милости.